Шуши - больше, чем победа



Ни зги не видно. И все же я ухитрялся вести записи в блокноте. Писал, подчас вслепую нарочито крупными буквами, чтобы потом легче было разобраться в каракулях. То и дело поглядывал на свои часы со светящимися фосфорными цифрами. В эфире был слышен только голос начальника связи Артура Папазяна. Он стоял по левую руку Командоса, озвучивая его и Далибалтаяна команды. На часах 2. 25. Полная тишина. Командос поднес ко рту крохотный радиотелефон, привезенный десять дней назад Наджаряном. Все ждем его команды. 2. 26. 2. 27. Глаза напряжены до боли. Знаешь, что там впереди - Шуши. Ничего не видно. Лишь чувствуешь его. 2. 28. Я впился глазами в зеленоватую от фосфора нить секундной стрелки. Через минуту тихо проговорил: "Осталось шестьдесят секунд". И через шестьдесят секунд наступил миг истины.
- Огонь! - громко и твердо произнес Командос.
Через мгновение послышались глухие звуки справа - это "Град" из Шоша. Слева - это артиллерия из Каринтака. Еще через мгновение "прямо по носу" появились в непосредственной близости друг от друга вспышки огня, которые, разрастаясь, превращались в зарево. То там, то тут появились огромные языки пламени, освещая силуэты и контуры зданий. Вдруг, словно на гигантской фотобумаге, стали проявляться знакомые до боли очертания храма Казанчецоц с разрушенным куполом, свидетеля неслыханной трагедии армянского народа. Участник борьбы и символ победы. Я подумал о том, что отныне из Шуши уже не полетят к Степанакерту смертоносные ракеты.
Часа через два на востоке стало светлеть небо. Появились темные вершины гор. Увеличилось количество красных языков пламени и черных столбов дыма. С каждой минутой все отчетливее были видны белые стены печально знаменитой шушинской тюрьмы. По всем четырем направлениям, обозначенным стрелками на штабной карте, бойцы самообороны шли к городу, который турки сожгли еще семьдесят два года назад, уничтожив более пяти тысяч армянских семей. Сожгли дотла столицу армянского края, объявив ее семьдесят лет спустя родиной турецких акынов. Когда же началось Карабахское движение, превратили древний армянский город в огневую точку против армян. И вот, спустя семьдесят два года сорок пять дней, в Шуши пришло воздаяние...
То и дело я подходил к перископу и во всех подробностях видел, как спешно покидают город мирные жители. Всего одна дорога пролегала с юга, по периметру основания горки-скалы, на которой возвышалась телевышка. И дорога эта уже на рассвете была запружена машинами, пешими. Бойцы самообороны в любую минуту могли заблокировать дорогу, ведущую в Лачин, и тогда десятки тысяч азеров задохнулись бы в крови. Однако этого не было сделано сознательно: бежали мирные жители.
Так, кстати, было и в Ходжалу. Даже тогдашний президент Азербайджана Муталибов вынужден был публично признать, что армяне открыли коридор для беженцев. Правда, потом азерская пропаганда, дабы спасти свое государство от позора, решилась на неслыханную ложь, распространяя слухи о том, что в Ходжалу были вырезаны до 6 тысяч жителей. Не могу не отметить, что я был избран народным депутатом СССР от Аскеранского района, куда входил и поселок Ходжалу, где, согласно последней переписи населения (1989), проживало менее тысячи азеров. Однако это другая тема.
Напрасно дикторы бакинских телеканалов взахлеб поносили своих аскеров, которые якобы слиняли с поля боя, предательски сдав неприступную крепость. В Джанасанском направлении азеры, устроив засаду, расстреляли в упор почти половину отряда бойцов самообороны...
Впрочем, вернемся в май 1992 года. В час дня пополудни 8 мая, грохоча по шушинской трассе, преодолевая поворот за поворотом, наш танк с бортовым номером 422 медленно приближался к Шуши. Неожиданно из-за крутого поворота появился вражеский танк. За полчаса до этого на командный пункт поступила информация, что танк N422 (командир Гагик Авшарян, механик-водитель Ашот Аванесян и стрелок-артиллерист Шаген Саркисян) подбили два вражеских танка. Танк Гагика, судя по всему, не сразу заметил приближение противника. Нам же с командного пункта было хорошо видно, как вот-вот после последнего поворота они выйдут навстречу друг другу. Именно в это время артиллерийским снарядом был подбит наш танк, из которого стал подниматься дым. Через мгновение танк противника с тридцати метров выстрелил в упор. Я видел эту драму в перископ. Огромную многотонную башню со стволом отбросило на обочину. Тела двух танкистов выбросило в противоположную сторону - на скалистый склон горы. Из До позднего вечера шли ожесточенные бои за освобождение Шуши. К вечеру два вертолета, неожиданно появившиеся в небе прямо над командным пунктом, обстреляли ракетами наши позиции у самых ворот города. А минут через десять два Су-25, бросая пятисоткилограммовые бомбы на Степанакерт, Каринтак, Мирюшен, улетели в сторону Агдама.
Нетрудно догадаться, почему с первых же дней падения Шуши официальная азерская пропаганда упрямо развивала идею о предательстве своих командиров. Так легче объяснить и оправдать свое поражение и заодно нивелировать ценность победы и подвига армянского воина, с оружием в руках защищающего родную землю.
Весь день на командный пункт прибывали люди. Командиры и журналисты, депутаты Арцахского парламента и чиновники. В моей записной книжке есть подробные записи о каждом: Олег Есаян, Георгий Петросян, Аркадий Гукасян, Вардгес Багрян многие другие. Редко с кем из визитеров Командос вступал в контакт - он почти всю ночь и весь день не выходил из траншеи. Лишь когда председатель Совета министров НКР Олег Есаян, словно волшебник, сварганил хашламу для всех, мы сумели вывести Тер-Тадевосяна из траншеи.
Были и другие исключения. Несколько раз приходили на пункт Роберт Кочарян и Самвел Бабаян. Впервые я видел Роберта в военной форме. Они вдвоем объезжали все направления. Советы и предложения их были, как говорил Командос, бесценными, ибо Кочарян и Бабаян, как никто другой, знали не только местность, живую географию боевой операции, но и всех ребят, от командиров до рядовых, в том числе и фидаинов. Еще когда работали над картой, Аркадий не раз отмечал, как он выражался, "штабные способности" Самвела. Впоследствии такую же оценку ему давали военспецы советской армии - Христофор Иванян и Анатолий Зиневич.
Рано утром 9 мая вместе с Гургеном Далибалтаяном на его видавшей виды "Ниве", с которой водитель уже снял маскировку, отправляемся в Шуши. С нами - начальник штаба сил самообороны Феликс Гзоян. Едем вверх по серпантину. Давно я не ездил по этой дороге, с детства знакомой до мелочей. "О чем вы думаете?" - спросил я спокойного Далибалтаяна с белой, как снег, головой. "О чуде, - тихо сказал генерал и добавил, - об очевидном-невероятном... Только годы спустя профессиональные стратеги удивятся тому, как скромными силами, скромными средствами, но, опираясь на огромную волю и высокий дух, армяне одолели непреодолимую крепость, взяли приступом неприступную твердыню. А пока саму победу будут приписывать чуду..."
Последние полтора километра до северного, или нижнего кладбища мы прошли пешком, перешагивая через усеянные всюду мины. Большей частью - противотанковые. Вовсю работали минеры. В городе слышна была беспрерывная стрельба. Это салютовали освободители Шуши. Выстрелы сопровождались громким треском из горящих домов. Горели многочисленные арсеналы в частных домах, в милицейском подвале. Пленные азеры рассказывали: перед тем как оставить город, была дана команда поджечь его, чтобы добро не досталось армянам. И все же чаще всего слышалась автоматная очередь. Неожиданно Феликс встал посреди дороги и громко сказал: "Сукины дети, чтоб я взял вашу боль себе! Что же вы делаете? Это еще не окончательная победа! Нам ведь еще нужны патроны!"
Взятие Шуши и я не считал окончательной победой. В философском отношении, конечно, это - больше, чем победа. Шуши стал действенным аргументом в пользу самоуважения. Шуши, ставший монстром, сеющим огонь, по всем международным правовым нормам и конвенциям должен был сгореть, чтобы символизировать последний пожар в этом многострадальном городе. Когда 23 марта 1920 года турки жгли Шуши и сбрасывали детей и стариков с высоких скал в пропасть, считая свои деяния победой, они должны были понимать, что несправедливая "победа" оборачивается поражением, что победа, не вызванная необходимостью, есть преступление, что такая победа приводит к катастрофе. Огневая точка, сеющая смерть, становится мишенью сама. И по закону справедливости она должна превратиться в пепел.
Мы шагали по брусчатке, ведущей к храму Казанчецоц. То и дело к нам пристраивались парни в камуфляже, бушлатах поверх свитера. Я вел записи уже на ходу: "Одетые кто во что горазд. Спортивный костюм, даже тройка. Несмотря на прохладное утро, один здоровяк был одет в легкую тенниску, демонстрируя арбузные бицепсы. Все шли к Казанчецоцу".
... Все эти годы я думал о храме, как о родном человеке. И вот после последнего поворота он предстал передо мной в своем одушевленном, очеловеченном облике. Взорванный купол. Вздыбившись, торчат во все стороны прутья железной арматуры. Израненный, весь в подтеках от дождя и снега, словно истекающий кровью раненый боец. И все равно - он был великолепен. Стоял гордо. Он освободился от длительного заточения. Он дышал воздухом свободы.
Поцеловав дверной камень, я вошел вовнутрь и замер: от пола до потолка аккуратно уложены зеленые ящики. В каждом из них - смерть для Степанакерта. Возле храма тоже целая гора длинных зеленых ящиков с ракетами для "Града". Я стал считать их по придуманной мной схеме - вышло более двух тысяч единиц ракет. И все это падало на голову моего города, где ежедневно проходили групповые похороны. Города, где самым дефицитным товаром был гроб.
Кто-то из парней поднялся на вершину полуразрушенного храма и под салютные выстрелы водрузил красно-сине-оранжевый флаг как веский аргумент и символ победы, вызванной настоятельной необходимостью.
А сегодня настоятельной необходимостью является мир. И когда главы трех великих держав ОБСЕ, не продумав до конца все аспекты, то и дело грозятся в срочном порядке решить проблему Карабаха, хотелось бы напомнить им, что исторический опыт показывает: не успеют высохнуть чернила под совместным документом, как тотчас на прежних бетонированных площадках заработают возобновленные огневые точки. И вновь польется кровь с обеих сторон.
Шуши - больше, чем победа, кроме прочего еще и потому, что он не только открыл спасительную для Арцаха "дорогу жизни", не только ликвидировал смертоносные огневые точки вокруг Карабаха, создав тем самым миротворческую Зону безопасности для двух народов, но и стал предтечей реального мира в регионе, где вот уже восемь лет матери не хоронят сыновей. Армянские и азербайджанские матери.

Зорий Балаян

( ! ) При полном или частичном использовании материалов ссылка на www.NewArmenia.Net обязательна.