Вардгес Сутнянц – один из основоположников исторического жанра армянской живописи. Создавал иллюстрации к произведениям Пушкина

ПЕРВЫЙ ПЕРЕДВИЖНИК

Известие о готовящейся новой постановке «Чайки» в Московском художественном театре Антон Чехов воспринял с определенной настороженностью. Писатель никогда не сомневался в мастерстве Станиславского и Немировича-Данченко, однако имел серьезные опасения на предмет художественного оформления пьесы; в конечном итоге это тоже функция постановщиков, с которой они откровенно не справились в 1898 году. Собственно, сам главный художник МХТ Симов остался недоволен своей работой: увлекшись планировкой декораций, он не сумел обеспечить адекватное чеховскому слову пейзажное изображение. Особенно неудачным было оформление первого акта - поместье Сорина, монолог Нины Заречной - полное несоответствие формы и содержания. Впрочем, у Антона Павловича еще было некоторое время ознакомиться с предложенной режиссерами кандидатурой нового художника: свой 7-ой сезон 1904-1905 годов МХТ начинал с представления трех одноактных пьес Мориса Метерлинка: «Слепые», «Непрошеная» и «Там, внутри», оформителем которых и был Вардгес Суренянц.

К известнейшему армянскому художнику, выпускнику Мюнхенской академии художеств руководители МХТ присматривались еще давно. Мастер владел особенно ценным, с точки зрения реформаторов сцены, искусством передачи тончайших нюансов. За полемикой В.Серова и И.Репина вокруг картины «Песня Хафеза» из цикла «Персидские эскизы» следила вся богема девяностых; давненько теория русской живописи не обогащалась столь конструктивным спором двух выдающихся мастеров относительно отдельно взятого произведения, Илья Репин в своих оценках пошел дальше Серова: «Оригинальность, доходящая до странности, сдержанность, доходящая до сухости, и страстная любовь в отношении очень тонких, едва уловимых деталей. Это - яркий образец зарождающейся новой школы». И еще одно обстоятельство приковывало к себе внимание режиссеров: Вардгес Суренянц обладал даром ген называемого «картинного перевоплощения» - его испанские, персидские или крымские этюды, стенная роспись армянских монастырей и, наконец, великолепные полотна национальной истории - мифологической и реальной - в полной мере демонстрировали способность художника к перевоплощению. Впрочем, на эту важнейшую для передачи театральных постановок - особенность живописца впервые обратили внимание даже не основатели МХТ, в самом начале XX века Мариинский театр пригласит Вардгеса Суренянца в Санкт-Петербург.

Между тем сам художник всегда воспринимал себя в качестве миссионера, обязанного посвятить дремлющий мир события армянской трагедии; именно по этой причине он и станет членом Товарищества передвижников - сама идея передвижных выставок в максимальной степени соответствовала его стремлению представить историю своего народа как можно большей аудитории. О необходимости развития миссионерской деятельности в среде армян напутствовал еще совсем юного Вардгеса его знаменитый родственник и друг отца Ованес Айвазовский (семья будущего художника переедет из родного Ахалцихе к великому маринисту в Феодосию в 1867 году). Между прочим, отец мальчика, Акоп, был организатором самообороны Ахалцихе в период турецкого нашествия во время Крымской войны. Кавказский фронт пролегал тогда через дворик Акопа, К русские солдаты даже шутили - окопы под Акопом. Вероятно, именно по этой причине ось жизни великого художника свяжет Кавказ и Крым как два полюса. Мариинской театр не прогадает с выбором оформителя; еще в 1894 году на открытии Первого съезда русских художников в Москве живописец успел продемонстрировать свой талант к масштабному изображению; вместе с произведением Коровина «Крым» стены коридора украшало и панно Суренянца «Дальний Восток». В императорском театре он оформит сцену для балета «Пираты» и оперы Антона Рубинштейна «Демон». Работа художника превзошла все ожидания. Во время его гастролей в Петербурге театральный критик Владимир Чуйко писал: «Должен приехать армянский артист, чтобы доказать нам, что Лермонтов истинно театральный драматург». В Москве Адамяном-Арбениным восхищались знаменитые артисты Малого театра Гликерия Федотова и Мария Ермолова. В России (да и не только) великий Адамян всегда имел возможность представать перед публикой во всем великолепии - Гамлет, Отелло. Увы, в родном Константинополе было иначе: в 1888 году он напишет Суренянцу: «Здесь я лишен права играть Гамлета и короля Лира; в городе запрещены все спектакли, в которых показывается король, потому что в Константинополе - один султан, и даже на сцене не должно быть второго».

У Чехова имелись все основания с настороженностью относиться к новой постановке «Чайки» в Московском художественном театре. Премьера и последующая поставновка пьесы потерпели полное фиаско. Третья неудача могла стать для «Чайки» поистине судьбоносной. Именно по этой причине великий писатель вынужден был в мае 1904 года выехать в Москву для просмотра репетиций трех пьес Метерлинка. И работа художника произвела на него большое впечатление. Состоявшаяся в октябре 1904 года премьера спектакля «Слепые» имела триумфальный успех. «После представления зал долго не отпускал Константина Станиславского и художника Вардгеса Суренянца», - восторженно писала московская пресса. Уже из Ялты Антон Чехов свяжется с живописцем: «Уважаемый Вардгес Акопович, уверен, что именно Вы должны оформлять «Чайку». Для меня это очень важно». Работа Суренянца - великолепные парковые пейзажи - дополнили необходимой формой и внешним колоритом содержание чеховской пьесы. Впрочем, к новым предложениям настороженное отношение будет проявлять уже сам Суренянц: я должен расписывать не сцену, а армянские храмы.

Он откажется от перспективы стать главным художником МХТ, предпочтя этому миссию главного художника армянской истории; еще в 1890 годах Суренянц создал целый ряд полотен, относящихся к теме армянских погромов - «Покинутая», «Попранная святыня», «После погрома», вместе с Айвазовским и Габриеляном оформил сборник «Братсная помощь пострадавшим в Турции армянам». В годы Первой мировой войны и Геноцида Мастер останется на Родине и как «первый передвижник» будет передвигаться с места на место - Эривань, Эчмиадзин, Ошакан. Кавказский фронт пролегал тогда через его сердце и стрелял инфарктами. Последний из них настигнет художника 6 апреля 1921 года в Ялте - там он расписывал армянскую церковь.

Суренянц был не только гениальным художником, он еще обладал обширными литературными познаниями. Зная семь языков, он переводил армянские и мировые литературные шедевры. Его переводы трагедий и комедий Шекспира и по сей день остаются одними из лучших.