Ованес Туманян – великий армянский поэт, классик национальной литературы, автор поэм "Ануш", "Маро", "Давид Сасунский"

ПОЭТ ВСЕХ АРМЯН

В марте 1923 года, за несколько дней до смерти, он запишет: "Я знаю, что настанет день - конечно, это произойдет не скоро - и моя жизнь вызовет большой интерес и большой шум. Многое тогда прояснится. Многое предстанет в совершенно ином свете". Что именно подразумевал величайший армянский поэт, остается только догадываться, хотя определенные версии есть. Оставивший богатейшее литературное наследство, он принесет свой поэтический дар в жертву прозе армянской жизни - бытовым интересам обездоленной, окровавленной и, по сути, расшатанной Геноцидом и войной нации. Лучше всех об этом скажет он сам:

Армянское горе - безбрежное море,
Пучина огромная вод;
На этом огромном и черном просторе
Душа моя скорбно плывет.
Встает на дыбы иногда разъяренно
И ищет, где брег голубой:
Спускается вглубь, иногда утомленно,
В бездонный глубокий покой.
Но дна не достигнет она в этом море,
И брега вовек не найдет.
В армянских страданьях - на черном просторе
Душа моя скорбью живет.

В жесточайший период национальной истории, угрожающий полной ликвидацией армянского этноса, Ованес Туманян взвалит на себя тяжелое бремя: дать понять миру, и в первую очередь России, что сам предмет уничтожения - это не просто нация, которая в любом случае достойна сострадания, а мощнейший культурный элемент. Поэт имел основания надеяться.

Русско-персидская война 1826-1828 годов приобрела не только политический окрас: три года жестоких баталий стали также важнейшим и первым, по сути, хронологическим отрезком подлинного "открытия Армении русскими". Библейская страна с богатейшей историей шокировала многих; спустя ровно столетие после этих событий в таком же состоянии найдет себя Осип Мандельштам:

Не развалины, нет, но порубка могучего циркульного леса,
Якорные пни поваленных дубов
Звериного и басенного христианства,
Рулоны каменного сукна на капителях,
Еак товар из языческой разграбленной лавки,
Виноградины с голубиное яйцо, завитки бараньих рогов
И нахохленные орлы с совиными крыльями,
Еще не оскверненные Византией.

Первозданность и естественность Армянской земли действительно стала для русских офицеров первой половины XIX века самым неожиданным откровением. Они обнаружили страну, которая в силу накопленного исторического наследия ничуть не в меньшей степени, чем Греция, достойна была суверенного, гордого существования. В сознании очень многих офицеров, а в ихчисле и ссыльных декабристов, произошла великая метаморфоза -трансформация изначальных целей и надежд. Из дневника декабриста Евдокима Лачинова: "Вы народы дикие, никогда еще не прославленные гражданственностью, образованием своим, вы можете быть уверены, что придет и ваша череда - блистать на театре мира. Но ты, некогда знаменитая Армения, ты, оставившая нам столько памятников могущества, богатств и искусств своих, доселе изумляющих нас- что предстоит тебе? Явишься ли ты снова на поприще славы, или грустным сынам твоим определено вечно унылое существование?"

В ходе русско-персидской войны было много поэтических фантазий, в том числе и от генерала Красовского. Об этом сохранились свидетельства из дневниковых записей самих участников баталий. Это была, право же, одна из самых "поэтических войн" в мировой истории, ибо добрая половина представителей русского офицерского состава вдруг обрела в Армении свою вторую ипостась - лирическую. Это была война, в которой пушки и музы говорили одновременно, причем в унисон. Подобный факт - редчайший в хронике войн - был, вероятно, обусловлен некой аурой, в которую попало русское воинство в Армении. Оно действительно идеализировало свои намерения, так как находилось в поле идейного сопротивления материальному. Так поступали в Древней Греции в период (символическое ли совпадение?) греко-персидских войн: воевали и воспевали.

Ованес Туманян попытается сделать нечто подобное; он не-тосредственно воздействует на посетившего Кавказский театр военных действий Сергея Городецкого, который и станет пер-зым певцом Армении. Уже позднее Валерий Брюсов констатирует именно то, чего так добивался армянский поэт: "Мы, русские, как и вся Европа, вспоминаем об армянах, лишь когда им нужна бывает рука помощи, чтобы спасти их от поголовного истребления... Между тем есть у армян более высокое право на наше внимание и на внимание всего мира: та высокая культура, которую сработал армянский народ... и которая составляет драгоцен-ный вклад Армении в общую сокровищницу человечества..."

В марте 1923 года, за несколько дней до смерти, Туманян запишет: "Я знаю, что настанет день - и моя жизнь вызовет большой интерес и большой шум. Многое тогда прояснится. Многое предстанет в совершенно ином свете". Что подразумевал величайший армянский поэт, остается только догадываться; по крайней мере, миссия "альтернативного пастыря" нации - он возглавлял многие организации по оказанию помощи беженцам, Комиссию по определению потерь армянского народа в годы войны и Комитет помощи Армении - определенными структурами была оценена неоднозначно; нет пророков в своем Отечестве.
Валерий Брюсов: "И не могу, в заключение, не повторить слов, сказанных мною в другом месте, когда я применил к этой лирике четверостишие Фета о поэзии Тютчева, эти стихи вправе повторить каждый армянин:

Вот наш патент на благородство, -
Его вручает нам поэт:
Здесь духа мощного господство,
Здесь - утонченный жизни цвет.
Далее тот же поэт говорит:
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придет.

И действительно, есть народы, даже среди тех, которых превратности исторической судьбы делали временными господами над армянами, - народы, которые не могут назвать в числе своих писателей ни одного имени, достойного стоять рядом с лучшими лириками армянского Средневековья, даровавшими раз и навсегда "патент на благородство" родному армянскому народу".

---

"Чтобы понять писателя, надо побывать на его родине", - говорил Гете. Родиной Ованеса Туманяна был Лори. "В Лори Ованес был в своей родной стихии,-вспоминает Аветик Исаакян. - Среди великолепной природы, в горах и ущельях, полных преданий, легенд и воспоминаний, в поэта словно бы вливались новые силы. Древний народ этого края со своими особыми взглядами на жизнь, со своими заботами и со своей борьбой за свободу и счастье были источниками вдохновения Ованеса. Здесь брал начало мощный поток, питавший народность творчества Туманяна".